Я устал от верности словам,

От любви, свершившейся как смерть,

Я устал идти по головам,

Презирая травяную твердь.

Я устал от голода и тьмы,

Беспросветной как любовь, как страх...

Я устал держать святое "мы"

Сигареткой в собственных устах.

Я устал кричать во все концы,

Собирать безликую толпу.

Я устал - так устают жнецы

Убивать собратьев по серпу.

Я устал от города-дыры,

От дорог и от звериных троп;

Я, как волхв, тащу свои дары,

Волчьей мордой падая в сугроб.

Я устал от всех ремней и пут,

Я устал... так дети устают

Ненавидеть остальных детей.

Тихо в мире. Темно в вагоне.

Пепел в руку стряхнул мужик,

И рванули чужие кони,

И не жалко мне их, чужих...

Мимо изгородей непрочных,

Мимо вытоптанных полей,

Мимо медленных рек молочных

И заснеженных киселей.

Промелькнули огни далече,

Кто-то вслед помахал рукой

И отправился ставить свечи

За нечаемый наш покой.

Ни разъездов... Сплошная тряска.

Запеваем на стук и стык,

В каждом слове - слеза да сказка,

В каждом стыке - осьмой тупик...

И несемся меж звездной сыпи,

В черном дыме и в скрипе лет.

Это что ж за вагон?

- Столыпин! -

Пьяный стрелочник крикнет вслед...

Ночь повсюду, спать давно пора -

Или выйти в сумрак ледяной,

Прикрывая профиль топора

Мятою суконною полой,

Или, уповая на живых,

Воспарить над городом шагов,

Смут бесцельных, вкладов целевых,

Красных кнопок, ржавых рычагов...

Ночь повсюду, денег больше нет.

Кончилась дорога, сбит каблук.

Днем окликнут весело: "Поэт!" -

Ночью шепчут, сволочи: "Паук..."

Ночь повсюду, словно ждешь врага -

Слышь, стучит костяшками в стекло...

Глянь в окошко: белые снега

Черным снегом напрочь замело,

И не слышно ни одной души,

Хоть заплачь - напрасные труды!

Хоть всю ночь на стеклышко дыши,

Не надышишь ни одной звезды.

Ночь повсюду, допивай да спи,

Или выйди в сумрак ледяной,

Чтоб замерзнуть в мировой степи,

Посреди империи ночной,

Посреди чудес небытия,

Посреди изделий и словес;

Там, где пес каслинского литья

Спит, как ангел; бродит, словно бес...

...Ух, как много сытых и красивых,

Вспоенных в креветочных пивных,

Вскормленных в семидесяти силах -

Может быть, их больше, чем живых...

Вот они проходят мимо храма,

Исчезая в снежной пелене,

И никто-никто не крикнет: "Мама!

Что за млеко ты давала мне?

Что за песни, страшные такие,

Ты мне пела, пьяненькая тварь?

Задыхаюсь, ма, от ностальгии,

Умираю, бля, туши фонарь!..."

Не кричат. Уходят - мимо, мимо,

Волоча по снегу кашемир.

Вот они проходят мимо Рима,

Кровь чужую сплевывая в мир.

Вот они на берегах Босфора,

Вот они уже у стен Кремля...

Вот они - присели у забора

Замутить крутые нифеля.

А потом попрыгали в машины

И умчались, Богу вопреки,

Напрягать сиреневые жилы

И сбивать стальные кулаки.

Звякнул колокольчик на разборке,

Клацнула курками борзота:

Вот те, падла, отдых на Майорке

Ошуюю Господа Христа.

Вот тебе, браток, стишок на ёлке

И вальсок на бале выпускном...

Зря тебя любили комсомолки -

Те, что стали тёлками потом.

Понесут, жалея братским: "Хули?...

И хирург зашьётся до утра,

Вынимая душу, словно пулю,

Из живого вроде бы нутра...

Зачем, скажи, мне белая рубаха?

В таких идут на смерть, отринув страх;

В таких рубахах, брат, играют Баха,

А не сидят за картами в Крестах.

Пора менять свободное обличье

На черный чай, на сигаретный дым,

Пора сдирать овечье, резать птичье,

Пора обзаводиться золотым.

Пора точить стальное втихомолку -

Под скрип зубов, под крики из ночей.

Пора отдать без спора волчье - волку,

А человечье - своре сволочей.

Пора искать надежную дорогу

Туда, на волю - Родину, сиречь...

Пора отдать вон то, святое, Богу,

А это, в пятнах, - незаметно сжечь.

Пора идти, не предаваясь страху,

На острый взгляд и на тупой оскал;

Ведь для чего-то белую рубаху

Я в этом черном мире отыскал?

Я слова подкрепляю делом,

оттого-то и жив едва...

Над землей, как над мертвым телом,

склонилась моя голова.

Обнимает меня осока,

лижет ноги пес-ветерок.

Я лежу над землей высоко,

далеко от меня восток.

Льется дождик за мятый ворот,

ворон ходит вокруг меня.

Я в руинах лежу, как город;

нахлебался воды и огня...

Может быть, посреди травинок

честь по чести грядет исход,

и найдет меня светлый инок,

а, быть может, и не найдет...

И останусь в миру, как в храме,

где молитва - сплошь немота.

Подкрепляя дела словами

я уже не умру никогда.

За тебя, за ноябрь, за узор,

за угрюмую речь мудреца,

за текучий, как водка, позор,

за чужое лицо без лица -

Отпиваю последний глоток -

за скучающих в облаке дам,

за седьмой виноградный виток,

за кагор, изабеллу, агдам.

Тишина без конца и начал -

за тебя поднимаю фужер,

жил и я, словно я - янычар,

только ты мне писала: "Мон шер..."

Грязный ветер меня уволок

с мокрым ворохом листьев ольхи,

хорошо, что я был одинок,

и не письма писал, а стихи.

Вот теперь же стучусь, словно тать,

а откроют - без слов ухожу.

Я устал даже тихо роптать,

а не то чтоб скликать к мятежу.